Метка: Шиза

Сквозь сон до лошади доносилось мычание, блеяние и странный запах. Она расширила ноздри и с шумом несколько раз выдохнула. В её возрасте чувства начинали обманывать угасающий разум, поэтому лошадь продолжала спокойно спать.

Маленькие волки с ощеренными пастями бегали по сараю. Их ярко-красные ливреи с жёлтыми позументами хлопали полами. В передних лапах они сжимали маленькие горящие факелы, которыми они тыкали в разбросанное тут и там сено. Сено охотно загоралось, волки суетились. Вот первый из них запрыгнул на холку обречённой корове и впился в основание черепа. Его челюсти двигались туда-сюда в сладострастном танце крови. Корова закрыла глаза и рухнула на грязный деревянный пол. С гулким ударом её коленей тлеющая огоньками темнота сарая вспыхнула яркими вспышками факелов и волчьих глаз.

Кобыла беспокойно вздрогнула.

С глухим рычанием волки накинулись на свежий труп. Они рвали шкуру и неподатливые волокна мышц. Из вскрытой брюшины вывалился ливер, придавив нескольких волков. Вскоре два из них пробили себе дорогу в завалах тёплой плоти и вырвались наверх, продолжая пожирать тело жертвы, перемалывая мясо и внутренние органы. Из прокушенного лёгкого вырвался последний вздох. Ливреи волков были перепачканы, их морды были окровавлены, их челюсти терзали отнятую жизнь.

Кобыла переступила с ноги на ногу. Запах стал сильнее.

Среди языков огня плясали уродливые тени. Волки безумно прыгали вокруг останков, их ливреи образовали сплошой кроваво-красный ковёр, колышушийся и бесформенный. Он накрыл убитую жертву целиком, подобно одному большому хищнику. Середина ковра постепенно опускалась всё ниже.

Движение застыло — и взорвалось грохотом и вспышками. Пьяные кровью волки падали навзничь. Картечь рвала их тела, исторгая из желудков съеденную плоть. Изуродованные трупики в ливреях падали прямо на окровавленный пол. Спасения не было. Крик уходящей жизни и пирующей смерти волной прокатился и ударил в стены сарая.

Кобыла вздрогнула и открыла глаза.

Темноту ночного хлева нарушал только свет звёзд, падающий сквозь прорехи в крыше. Лошадь успокоилась и снова смежила веки.

А вокруг уже начавшего обугливаться тела бушевал огонь.

11−06−2003

Я похож на многоногого паука. Даже не на паука — на мозг. Один большой больной мозг, в который воткнут миллион игл-контактов. Миллион бугорков, складывающихся в уникальный, как отпечаток пальца, рисунок борозд и извилин. Миллион тончайших игл. Каждая воткнута в свой бугорок. Нейроны, аксоны… все они передают электрические сигналы. И мозг, получая эти сигналы, дёргается соответствующими отделами. Тысячи игл одновременно искрят импульсами. Вся серо-розовая туша мозга мелко вибрирует. Иногда колебания какой-то части туши становятся более заметны — это когда несколько десятков иголок работают синхронно. Или одна игла бьёт мозг особо сильными импульсами. Зачем нужны руки, ноги, и вообще тело? Ведь вся информация поступает в мозг, так? А кто мешает получать ее непосредственно на иглы? Правы отцы киберпанка, вот оно, наше будущее. Да что будущее — настоящее.

Я подключён. Я в сети. Я одновременно слежу за сотней страниц. Я читаю десятки ЖЖ. Я — человек сети, homo retis. Это мой наркотик и моё спасение. Да, я не первый, кто об этом говорит. Наверно. И мне наплевать.

Я наркоман. Зависимость от нервных импульсов. Если их нет — я не знаю, что делать. Мозг останавливается. Но после паузы всегда приходит новый имульс. А затем ещё. И ещё. Снова привычный поток искр, квантов информации, вливается в подрагивающий мозг.

Большинство искр умирает сразу, рассыпаясь в темную пыль и истаивая, не долетев до поверхности. Некоторые падают и гаснут чуть погодя. Некоторые оставляют огненный след, некоторые — выжженое пятно. Мозг вздрагивает, но продолжает жадно ловить их. Некоторые искры находят правильный путь и попадают в глубину. Там они тлеют, неясно освещая ущелья и кратеры серого вещества. Иногда такая искра может разгореться. Иногда она гаснет.

Но время от времени, в пылающем от света искр ядре мозга вызревает собственный поток, искры которого сливаются в электрические разряды невообразимого цвета и силы. Они накапливаются, они проходят свой путь от невнятных щелчков до громового crescendo. Они рвутся наружу и иногда прорываются сквозь черепную коробку, сквозь линии связи, сквозь пальцы и чувства. И тогда мозг становится не безвольным паразитом, но демиургом собственного прекрасного мира.

Это жизнь? Да, это жизнь. Я так существую. Я обмениваюсь своими искрами с другими существами — через такие же иглы в их мозге. Я вижу безбрежное море огней. Это они, другие существа. Они сияют своими искрами в тёмно-серой глубине. Иногда вспышки соединяются в сияние, накрывающее несколько ярких точек. Какая-то точка тускнеет. Какая-то становится ярче. Они живые, они щедро рассыпают свои искры на тех, кто готов их принять. И всегда можно выбрать тот цвет и звук, который нужен мне именно сейчас.

Лишившись потока искр, вынув иглы из мозга, я обрету плоть. Я стану обычным homo, который частично sapiens. Но иглы, они сидят очень глубоко. Когда я буду их вырывать, они заберут с собой куски мозговой ткани. Надо ли мне рисковать? Обязательно ли надо терять, чтобы… что? Приобрету ли я что-то такое, за что не жалко отдать целые потоки, сверкающие и взрывающиеся разноцветными сполохами?

Ведь у меня есть и другая жизнь. Там у меня есть тело. Есть физиологические потребности. Есть бесконечно близкие и одновременно бесконечно далёкие люди. У моей второй жизни — свои ценности и они много значат для alter ego.

Я хочу выпустить на свободу громовой поток — и не могу этого сделать. Поток часто спадает и слабеет в столкновениях с той, другой жизнью, с её проблемами и неурядицами. Но искры остаются тлеть в глубине.

Иногда мне кажется, что слепящий поток разорвёт мою голову. Когда-нибудь мой мозг разлетится на части. И я хочу остаться там, где моё сознание останется навсегда подключённым к мучительным иглам.

Тогда я никогда не умру.

16−01−2003

Мне снится сон. Я всегда вижу его с мельчайшими подробностями. Я стою на центральной площади безымянного городка, где-то в глубине моей необъятной Родины. Идет бесконечный, мелкий, холодный осенний дождь, от которого негде укрыться. Он пропитывает всё, он стекает крупными каплями со стен домов, он срывается струйками с пожелтевших от времени жестяных крыш. Я стою рядом с наглухо закрытым киоском. Может быть, это «Союзпечать», может быть, «Соки-воды» — непонятно. Его окна всё равно плотно закрыты синими дощатыми щитами и надежно заперты стальными полосами с большими висячими замками. От дождя все краски поблекли и мир окрашен только оттенками серого. Серое небо, темно-серая земля, темные лужи, по которым беспрестанно гуляет рябь от падающих дождевых капель.

Асфальт лежит на площади только рядом с большим бетонным навесом. Наверное, это автобусная остановка, но сейчас рядом нет ни автобуса, ни пассажиров. Вся площадь безлюдна.

На мне одеты теплые резиновые сапоги с мощным протектором и болоневый комбинезон. Под пахнущей тальком плащ-палаткой скрывается толстый мягкий свитер, который мне связала мама. Я очень его люблю. На голове у меня чёрная шерстяная шапка и капюшон плащ-палатки. На моём поясе висит широкий хозяйственный нож, которым я когда-то рубил кусты сорняков на нашем участке, и он придает мне чувство уверенности и защищённости. Дождь пытается промочить меня насквозь, но у него ничего не получается. Ветра почти нет и поэтому дождь ничего не может поделать. Я выхожу из-за трепещущего дерева и медленно выхожу на площадь. Под ногами хлюпает грязь, ноги норовят разъехаться, но я все равно продвигаюсь вперед.

Я выхожу на центр площади. Вокруг по-прежнему никого нет, только я и бесконечный дождь из низкого серого неба. Я иду к бетонной остановке и вдруг замечаю какое-то движение. Навстречу мне выходит промокший насквозь, довольно крупный дворовый пёс. От него терпко пахнет мокрой псиной. Он такого же неопределённо-серого цвета, как и всё вокруг. Он подходит ко мне, по его морде течет вода. Я протягиваю к нему руку. Пес подходит ближе и лижет её своим теплым шершавым языком. Я треплю его по переносице, пёс довольно жмурится. Он пристраивается ко мне сбоку и мы идём дальше вместе.

Я прохожу мимо остановки. На её бетонном полу лежат влажные обрывки бумаг, старых газет, использованные билеты, шелуха от семечек… Я прохожу мимо. Мне тепло и сухо, рядом со мной трусит пёс.

Я иду мимо почерневших от дождя деревянных домов. Их окна плотно задёрнуты. Асфальт под моими ногами растрескался и больше похож на стиральную доску. Я бреду по этой дороге неизвестно куда, прочь из этого города.

Пёс останавливается. Я смотрю на него. Если бы он был человеком, он, наверное, покачал бы сейчас головой. Ему нельзя идти дальше. Он укоризненно смотрит на меня, мол, только познакомились, а ты уже уходишь. Я смотрю на него. Он понимает, что я не пойду обратно, разворачивается и медленно трусит обратно в город. Наверное, у него есть там дела.

Я смотрю ему вслед. Я понимаю — у него еще есть время. А у меня его уже нет. Я должен идти дальше. У меня ещё много дел.

Этот город — мой дом. Здесь никогда не бывает солнечных дней. Здесь всегда осень. Здесь всегда идет дождь. Здесь никогда не бывает людей и автобус никогда не приходит на площадь. Этот город — фантом, исчезающий след моих воспоминаний. Каждый раз домов в нем становится меньше, но я знаю — центральная площадь будет всегда. И я всегда начинаю свой путь от наглухо закрытого ларька. И я начну его снова и снова, я точно это знаю.

***

Моё тело вытягивается. Плоть покидает мои кости. Я щерюсь в усмешке, потому, что теперь я знаю своё имя. И когда-нибудь я обязательно приду к вам и принесу с собой вечный осенний дождь. Обязательно.

20−06−2001