42 минуты

— Понимаете, я режиссёр… ну, я ещё, в общем, не закончил… всего второй курс, но мне нужно снять курсовую работу… документальный фильм.

Молодой человек нервно ёрзал на истёртом крае кожаного дивана, а немолодой мужчина спокойно слушал его сбивчивую речь, положив профессионально чистые руки на конторский стол.

— Понимаете, я придумал название. «Сорок две минуты доверия». Я хочу снять Вас, Вашу работу. Как дети Вам доверяют. Вы же известный детский хирург, травматолог, про Вас же даже репортаж в новостях показали. Как Вы мальчику ногу спасли вот недавно, и газеты все писали тоже…

Будущий режиссёр от волнения говорил быстрее, чем того требовали обстоятельства и большие буквы «В» так и торчали из его фраз.

У того мальчика нога попала под грузовик. Голень была размозжена, колено изувечено до неузнаваемости, думал известный детский хирург. Девять непрерывных часов жизни отдано ему. Да, пацан бы уже не умер, но мог остаться инвалидом. И непременно остался бы, случись это где-нибудь подальше от Москвы. А по факту — «вот и вылечил больных, лимпопо».

— Да, и название непременно должно быть написано буквами. Не цифрами «42», а именно прописью. Понимаете, так будет более выразительно. Человек привык прятать за цифры свои переживания, цифры сушат материал, мне преподаватель говорил.

Банально звучит — «я спасаю жизнь». Ещё банальнее — «я просто делаю свою работу». Если бы он был журналистом, он бы непременно уже спросил либо «почему Вы стали детским хирургом» или «когда Вы решили стать детским хирургом»… Неужели недостаточно успешно оперировать 30 лет для того, чтобы о тебе написали в газетах?

— Понимаете, я хочу показать, как Вы налаживаете контакт со своими пациентами, ведь обычно они попадают к Вам в состоянии шока…

Немолодой хирург сцепил пальцы рук, до того спокойно лежавших на столе, в замок:

— Молодой человек, а скажите: почему именно сорок две минуты? Почему не двадцать две?

Будущий режиссёр, казалось, подавился недосказанным словом и диван под ним ехидно скрипнул, отчего молодой человек сконфузился ещё больше.

— Ну… не знаю, честно говоря… мне просто пришло в голову название — и всё…

Лампа дневного света гудела под высоким потолком.

— Может быть, Вам нужно снять фильм длиннее получаса? Иначе работу не примут?

Если бы режиссёр мог провалиться сквозь землю — он бы уже снимал своё кино в Австралии. Естественно, врач угадал — документальный фильм должен был быть длиннее сорока минут, а художественный — двадцати, но все одногруппники снимались друг у друга в художественных фильмах, самые богатенькие приглашали даже известных актёров — а он не хотел быть «как все». Что может быть более стильно, чем чёрно-белый кадр? Что может быть благородней, чем съёмка фильма о работе детского хирурга?

— Ннет, ну что Вы… ну то есть Вы, конечно, правы, но дело не в этом!

— Ну хорошо, не важно. Допустим, я соглашусь. Как Вы это себе представляете? Вы что, думаете, я дам Вам снимать в операционной? Вы там будете мешать со своей камерой, это недопустимо.

Доктор замолчал и неприязненно посмотрел на студента. Тот растерянно похлопал глазами.

— Ну что Вы… я же понимаю. Нет-нет, я хотел снять другое. Я хотел снять именно тот момент, в который происходит первый контакт с пациентом, как вы берёте ребёнка на руки…

По выражению лица хирурга студент понял, что опять сказал что-то не то.

— …ну, в общем не принципиально — я хочу показать, как именно Вы достигаете контакта с ребёнком. И обязательно лицо. Даже лица — и Ваше, и Вашего пациента. Я хочу показать, как изменяется лицо ребёнка, когда он понимает, что Вы поможете ему, что боли больше не будет… ну и в таком духе…

Лампа в потолке зудела как назойливый комар-переросток. Хирург вздохнул.

— Ну хорошо. Я дам Вам возможность снять свой фильм… Не знаю, правда, что из этого получится. Но только хочу поставить два условия. Первое — не мешать и второе — беспрекословно выполнять мои указания. В противном случае лучше идите снимать другой документальный фильм. Про бабочек, например. Значит так… приходите в понедельник… нет, лучше в среду и снимайте, сколько влезет.

Студент обрадованно закивал головой, вскочил с места и, обрадованно подскочив к столу, начал трясти врача за руку.

— Извините, а могу я снять кое-какие фрагменты вечером, ну, когда уже стемнело? Понимаете, ну, больничные коридоры, искусственное освещение и темнота создают драматизм, который…

— Ну если Вам так хочется — пожалуйста, но условия остаются теми же. Нарушите — пеняте на себя.

Счастливый студент пулей вылетел за белую дверь.

***

На входе в больницу молодого человека задержала строгая сторожевая старушка, но после того, как молодой человек назвал фамилию травматолога, его всё-таки пропустили, заставив однако одеть выданный тут же белый халат с характерной серой штемпельной печатью где-то в районе печени. Будущий режиссёр пришёл со взятой у приятеля видеокамерой и был готов снимать свои сорок две минуты. Он был исполнен творческого порыва и благодарности к хирургу, однако врач сухо поздоровался с ним и тут же вернулся к своим делам.

В этот вечер уставший за день водитель грузовика вошёл в поворот на скорости, с которой не справился бы и будучи отдохнувшим. Тяжёлая машина всем бортом припечатала пассажирский автобус со знаком «Осторожно, дети» за лобовым стеклом. Про это происшествие не написали газеты и на место аварии не приехал «Дорожный патруль».

Скорая «газель», выбрасывая из-под спаренных задних колёс снежную слякоть, заехала на пандус. Хлопнули двери, и в приёмный покой ворвался многоголосый детский плач: привезли семерых маленьких пациентов с переломами, ушибами внутренних органов, всевозможные рассечениями и гематомами. Кто-то звал родителей, кто-то плакал, кто-то лежал молча — этих детский хирург осматривал в первую очередь.

Режиссёр тем временем стоял соляным столпом в суете белых халатов, и один его глаз видел скачущие серо-белые тени в видоискателе, а другой — то, что происходило в приёмном покое на самом деле.

Повинуясь неведомому доселе чувству, студент медленно опустил камеру. Как во сне, он подошёл к мальчику лет восьми, который лежал на каталке, обтянутой рыжей клеёнкой. Под головой у того была второпях свёрнутая курточка, и он лежал на спине, боясь дотронуться здоровой рукой до натянутой кожи неестественного выступа из локтя другой. Он всё время повторял слово «мама», всхлипывая в паузах.

Режиссёр не глядя поставил камеру на высокий подоконник, наклонился к ребёнку, обхватил его тёмно-русую головку и начал нашёптывать незвестно откуда взявшиеся слова: «всё будет хорошо, вот увидишь, всё будет хорошо, слышишь, доктор тебя обязательно вылечит, ты же большой, ты не плачь, не утонет в речке мяч, тише-тише в доме мыши тихо ходит кот по крыше, доктор плакать не велит…». Мальчик ещё некоторое время всхлипывал, затем его дыхание стало ровнее и черты его лица немного разгладились. Он ухватился здоровой рукой за лацкан халата будущего режиссёра, и, как смог, прижался к нему, часто дыша.

Через долгие и одновременно мгновенные минуты уставшие, но уверенные медсёстры аккуратно, стараясь не трясти, разжали руку мальчика и увезли пациента в операционную. Студент, чувствуя себя полностью вымотанным, снял испачканный халат и только тут заметил, что камера всё это время работала. Он пришёл домой, и, несмотря на крайнюю усталость, решил посмотреть кассету.

… Мелькание белых халатов, детский плач и громкие голоса врачей… вот камера наклоняется вниз, мелькает кафельный пол, ноги, стены… камера трясётся, но через мгновение кадр замирает, упершись в тёмное оконное стекло. Незадачливый режиссёр хотел было нажать на кнопку останова, как вдруг обратил внимание на то, что в стекле было отражение. Он увидел его — и теперь смотрел не отрываясь. Хотя и не вполне чётко, но в стекле отражалось его лицо и лицо мальчика, лежащего на каталке. Он увидел, как меняется лицо пациента, и как меняется его собственное лицо…

***

Курсовую работу студент сдал на отлично. Его фильм был отмечен как один из лучших на потоке и назывался… нет, не так, как вы подумали. Он назывался «Чудо красоты» и был посвящён жизни одного известного энтомолога и его коллекции редких тропических бабочек. Он был цветной и в нём были удачно смонтированы комментарии учёного и красивейшие съёмки его коллекции редких насекомых.

19−01−2005