Метка: Контркультура

День начался без особых отличий от предыдущего. Виктор долго простоял в пробке на въезде в город, потом чуть не столкнулся с выскочившим из бокового проезда «мерседесом», да ещё мент на предпоследнем светофоре по традиции долго не переключал зелёную стрелку. В офисе было жарко, весь день Виктора тиранили сотрудники и злобные клиенты. Хорошо, что рабочий день когда-нибудь, но всё-таки кончается. Виктор выбежал из здания, проскочил через пышуший жаром асфальтовый пятачок и залез в свой джип.

**

Алевтина Сергеевна проснулась с утра в плохом настроении: полночи молодежь под окнами орала свои дурные песни. Она спустила артритные ноги с кровати, нашарила стоптанные тапки и с шарканьем поковыляла в ванную. Оглядела в мутном зеркале всклокоченные со сна седые волосы, ткнула зубной щёткой в банку с порошком и с отвращением почистила зубы. Пригладила жёсткие пряди, вздохнула и пошла на кухню пить таблетки и чай.

**

Виктор ткнул ключом под руль и отработанными движениями привёл место водителя в рабочее положение: ключ на старт, панель в магнитолу, кондей не пашет — и хрен с ним, окна нараспашку, поехали! Магнитола издала бодрое «тыджь-тыджь», Виктор воткнул передачу и вдруг вспомнил, что у ребёнка сегодня день рождения! Надо же! Чуть не забыл, ёлки-палки.

**

После завтрака Алевтина Сергеевна позвонила участковому. Надо же было пожаловаться на отсутствие работы с молодёжью? Спать не дают, ироды, небось, с утра к станку не надо вставать? Вот в наше-то время каждый человек труд почитал, утром все на заводы, вечером домой. Комсомольцы вон даже наоборот, за порядком следили, тунеядцев отлавливали! А ночью все спят. Под окнами не горланят! Участковый выслушал её, сказал что разберётся и повесил трубку. Алевтина Сергеевна успела услышать, как участковый сказал кому-то «опять эта старая…» — дальше в трубке раздались короткие гудки. Она подумала: ничего себе! Как это милиционер, ответственный товарищ, может позволить себе так выражаться! Как именно выражаться — она не знала, но было очевидно, что как-то нехорошо. Она решила обязательно написать жалобу в ОВД. Нечего баловать, пусть проверяют. Им за это деньги платят. Её настроение понемногу улучшалось.

**

Виктор быстро огляделся, развернулся через сплошную и помчался в «Детский Мир». Он помнил, что сын очень хотел получить в подарок пневматический пистолет, чтобы полноценно участвовать в дворовых играх. Сейчас у пацанов была любимая игра «Норд-Ост»: половина забиралась в игровой городок и изображала злых террористов, другая выступала на стороне отважных спецназовцев. Проблема была ровно в том, что кричать «я тебя убил» было бесполезно: «убитый» продолжал резво скакать по пластмассовым изгибам городка и «умирать» не думал. Вот шариком пластмассовым по пузу или по спине приложить — вот это было дело. От таких попаданий часто бывали синяки, но Виктор относился к ним снисходительно и со скрытой радостью за то, что парень растёт настоящим бойцом, а жена только охала, мазала йодом боевые раны и умоляла беречь глаза.

**

На сегодня у Алевтины Сергеевны были большие планы. Ей нужно было сходить в собес по поводу льгот и в магазин за ветеранским набором. И то, и другое обычно отнимало много времени, но зато давало возможность как следует поругаться и хорошо провести время. Она натянула серые шерстяные колготки, коричневую юбку и кофту на пуговицах. На голову она повязала зелёный платок. Взяла прямоугольную сумку из протёртого до дыр кожезаменителя, проверила пенсионное и вышла за дверь тёмной захламлённой однушки.

**

Виктор успел почти к закрытию, кое-как приткнул машину, пикнул сигналкой и почти вбежал в распахнутые двойные двери. Он прошёл к отделу, на полках которого громоздился целый арсенал пластмассовых автоматов и пистолетов, немного постоял в раздумье, попросил показать пару экземляров, прикинул вес, внёс мысленную поправку на размер ладони сына — и выбрал отличный вариант. Почти точная копия «пистолета Джеймса Бонда», знаменитый Walter PPK. Продавец аккуратно распаковал игрушку, вставил обойму с шариками и пальнул в пол для проверки. Шарик со звонким чпоком ударился в мраморную плитку и подскочил почти до потолка. Ещё Виктор купил большой пакет пластмассовых шариков и запасной баллон со сжатым газом.

**

Собес её не разочаровал. Там были её давние соперницы по льготам и очередям. Она устроила скандал в коридоре, пытаясь пройти без очереди. В итоге её пропустили, что наполнило её сердце гордостью за не утерянную ещё способность взять своё. Льготы, правда, оформили далеко не все, и она поскандалила ещё немного в кабинете. Растерянная девушка за столом беспомощно хлопала глазами, а Алевтина Сергеевна с наслаждением скрипела, мол, в наше время старость не уважают, стариков не пропускают, льготы вот тоже не дают, демократы, раньше вот безработных не было, а теперь сплошные бомжи да новые русские, в подъезд страшно заходить… На её беду в кабинет зашла начальница собеса, оценила ситуацию и выставила Алевтину Сергеевну за дверь с комментарием «как оформим льготы — обязательно пришлём открытку, а пока до свидания, следующий». Но настроение Алевтины Сергеевны уже поднялось и она удовлетворённая результатом, двинулась дальше.

**

Виктор вышел из магазина и улыбающийся охранник закрыл за ним дверь. Дойдя до машины, Выктор кинул было пакет на заднее сиденье, но вдруг передумал и, усевшись на водительское сиденье, снова открыл яркую коробку и взял в руки пистолет. Он удобно лёг в руку. Конечно, он был пластмассовым, но выглядел очень по-настоящему. Виктор ещё немного повертел его в руках, затем вспомнил, что всё-таки сегодня у сына день рождения, а часовая стрелка уже сдвинулась за цифру 7. Он кинул пистолет на пассажирское место, завёл машину и выскочил на полную машин улицу.

**

Дальше по плану были ветеранские продукты, но Алевтина Сергеевна уморилась в собесе и решила передохнуть дома. На улице было жарко, пыльно и тяжело дышать. До самого вечера Алевтина Сергеевна дремала в продавленном кресле и только к семи проснулась и вспомнила о походе в магазин. Она торопливо повязала платок, цапнула сумку и устремилась в магазин за дешёвым сыром и молоком.

**

Настоявшись в центре, Виктор летел по радиальной улице. Он был зол, по спине катились капли пота. Он опаздывал и прекрасно это осознавал. У сына день рождения, время уже половина девятого, а он ещё не дома. Как же ему надоели бесконечные тупые бабы, растерянно моргающие поворотниками поперёк рядов, наглые любители слалома в плотном потоке и лезущие под колёса пешеходы. Отдельным пунктом Виктор был зол на водителей грузовиков, которые стояли, как всегда, в самых узких местах и неторопливо загружали в кузова товары со сворачивающихся лотков.

**

В магазине её огорчили, и, несмотря на скадал, обслуживать отказались. В качестве аргумента толстая заведующая тыкала пальцем в табличку, на которой было сказано, что обслуживание по ветеранским заказам осуществляется с 12 до 16 часов, а сейчас уже почти 8 и в любом случае магазин сейчас закроется, и ей тут ничего не перепадёт. Алевтина Сергеевна применила даже испытанное закатывание глаз и хватание за абсолютно здоровое сердце, но её уверенно выставили из магазина с наказом приходить завтра. За закрывшейся дверью Алеквтине Сергеевне послышался громкий смех и какие-то неразборчивые шутки. Вот же торгаши охамели, с ненавистью подумала она. Потоптавшись возле входа, Алевтина Сергеевна пошла домой в бессильной злобе.

**

На пути Виктора был один светофор, который постоянно встречал его красным светом, когда бы он к нему не подъехал. Виктор относился к этому философски и уже привык к этому. Но сегодня светофор был подозрительно зелёным. Виктор увидел его от поворота и удивился: ну надо же! Не иначе, в жизни что-то изменилось…

Когда Виктор, слегка сбросив скорость, уже подъезжал к пешеходному переходу, он обратил внимание на какую-то бабку, которая в нерешительности топталась у края тротуара. Для неё в окошке горел красный человечек по стойке «смирно», а для Виктора светил зелёный. Виктор подумал, что бабка сейчас его увидит, а останавливаться ему очень не хотелось: светофор был длинный и ждать лишние пять минут он был сейчас совершенно не готов.
Бабка тем временем, видно сослепу не рассчитав расстояние, решила перебежать улицу прямо перед его машиной и стремительно скакнула вперёд. Виктор выругался и дал по тормозам. Колёса оставили на «зебре» чёрный след и джип, неловко повернувшись, остановился. Виктор со злости втопил кнопку открытия стекла, чтобы сказать бабке, что он о ней думает, но бабка, увидев такое дело, подскочила к машине и, почти засунув внутрь свою голову начала на него орать и брызгать слюной!

**

На переходе горел красный сигнал светофора. Алевтина Сергеевна остановилась, но чувство уязвлённой гордости толкнуло её вперёд. Она осторожно спустила правую ногу в стариковских туфлях на асфальт и решительно заковыляла по переходу, смотря прямо перед собой. Визг тормозов заставил её отпрыгнуть назад. Прямо перед ней остановился огромный автомобиль. Алевтина Сергеевна на мгновение застыла в страхе, но, увидев, что в машине опускается тёмное стекло она поняла, что сейчас у ней есть шанс высказать хаму всё, что она думает: «Сволочь, что ж ты делаешь, ты ж человека чуть не сбил, да при Сталине тебя бы расстреляли, кровосос проклятый, подонок, мразь!».

**

Виктор опешил. Затем очень спокойно потянулся за пистолетом. Бабка проследила движение, её подслеповатые глаза расширились. Виктор с холодной ненавистью поднял оружие, направил бабке прямо в лоб и, чётко глядя ей в переносицу нажал курок. Щелчок выстрела слился с сухим шлепком шарика, попавшего в цель.

**

Она увидела поднимающуюся руку: на уровне её глаз прямо в лицо ей смотрела смерть. Алевтина Сергеевна, окаменев, видела, как медленно движется палец. Раздался громовой щелчок и она, как во сне, увидела медленно вылетающую из ствола пулю. Пуля ударила её точно между глаз и Алевтина Сергеевна замертво рухнула на мягкий асфальт.

**

Виктор секунду помедлил, кинул пистолет на место и нажал педаль. Мощный двигатель сорвал тяжёлую машину с места и понёс Виктора к дому.
На пешеходном переходе осталось лежать сухощавое пожилое тело. Виктор видел его в зеркало заднего вида и в его душе пела свирель.

21−06−2003

Взять лист картона. Шшшык. Шшшык. Перевернуть. Согнуть. Подогнуть. Перевернуть. Шшык. И вот готовая коробка, открытая с одной стороны. Ещё одна. Потом в неё положат что-то, я не знаю что. Я никогда не видел, что кладут в эти коробки. Ещё лист. Шшшык. Шшшык. Перевернуть. Согнуть…

Мне всегда нравились рыбки. С самого детства. Я любил часами просиживать перед аквариумом в группе детского сада, наблюдая за игривыми барбусами и меланхоличными гуппи. Я любил яркие стрелы меченосцев и пылающие краски золотых рыбок. Я не понимал своих сверстников, которые безумно носились по веранде, строили и ломали друг другу куличики, дёргали девчонок за косички. Я всегда терпеливо ждал, когда нас поведут обратно в группу и я снова смогу сидеть перед аквариумом. Общение со сверстниками не привлекало меня. О чём с ними можно было поговорить? Меня даже водили в странному доктору: у него не было такой штуки, которую они обычно вставляют в уши, а другим концом щекотно прикладывают к спине и груди. Он просто поспрашивал меня обо всякой ерунде, а потом в разговоре родителей стало мелькать новое слово «аутизм». Когда я спросил маму, что такое «аутизм» она прижала меня к себе и заплакала. Глупая. Неужели нельзя понять, что не надо плакать из-за того, что мне нравится смотреть на рыбок?

Однажды осенним утром, когда я как обычно собирался в детский сад, мама неожиданно повела меня в другую сторону. Оказалось, что теперь мне надо ходить в «школу». Я не понял, почему, и спросил, а будут ли там мои рыбки. Мама сказала, что рыбок не будет. Я думал, она пошутила и засмеялся.

Когда наконец закончили говорить всякие дяди и тёти, меня вместе с мальчиками и девочками завели в большое белое здание под громкую музыку. Нас развели по группам, в которых не было ковра и игрушек, а были ряды столов и стульев. Рыбок не было. Улыбающаяся тётя что-то говорила перед нами, она с шумом вдыхала, как будто ей было тяжело и она боялась не успеть сказать самого главного. Я встал и спросил, где рыбки. Она попросила меня сесть, но я опять спросил, где рыбки. Она подошла ко мне, больно схватила за руку и вытащила из комнаты. За дверью стояли моя мама и папа. Тётя подтолкнула меня к ним и что-то им сказала про «спецшколу».

Меня посадили в машину и долго куда-то везли. Потом меня вынули из машины и отвели в небольшой дом. Наверное, это было где-то в лесу, потому что вокруг было много деревьев. Меня привели в комнату, в которой уже было несколько незнакомых мальчиков и девочек. Я спросил, где рыбки. Мне дали в руки одну рыбку. У неё был обгрызен хвост и она была из пластмассы. Я понял, что произошло что-то ужасное, мне стало горячо и это последняя цветная картина, которую я отчётливо помню.

Дальше была бесконечная череда дней. Глупые примеры на сложение, потом на вычитание. Овсяная каша. Лекарства. Каждое воскресенье — встреча с родителями. Сладкое печенье. Кисель. Таблица умножения. Компот из сухих яблок. Треугольник, круг, квадрат. Ёлка, картонные игрушки. Лекарства. Снегири. Сосульки. Хочешь пописать? Ну, иди, ложись спать. Тетрадка в крупную клетку. Зелень травы. Болезнь. Сколько будет 13 минус 7? Молодец. Кровать побольше. Другие соседи. Рассольник, котлета. Пыльное стекло. Таблетки, уколы. Серый день, тёмно-серая ночь. Вспышки молний. Что-то знакомое… нет, не помню.

Теперь я клею картонные коробки. Живу здесь же, рядом с ещё одним таким же, как я. Мы почти не разговариваем. Он как-то сказал, что раньше ему нравились разные жучки, но однажды он слишком долго стоял в муравейнике и они объели ему пальцы.

Мои рыбки не такие. Они никогда никого не обижают. Я уже давно придумал, как мне не расставаться с ними. Они теперь плавают в моей голове. Но это большой секрет! Они появляются и уплывают, но всегда возвращаются. Сейчас в моей голове всего одна рыбка, небольшая, но вся золотисто-светящаяся. И я улыбаюсь ей, а она улыбается мне.

19−02−2003

Он стоял на самом краю, вдыхая холодный воздух. Внизу, насколько хватало глаз, лежало буро-зеленое покрывало пожухлой травы, квадратов рассыпающихся бетонных плит и искорёженных суровым климатом деревьев. Лёгкий ветер, характерный для открытых пространств и большой высоты, пощипывал лицо и руки, шуршал складками болоневой куртки. Саднила ободранная о кирпичную крошку рука.

Он смотрел вниз. Высота не заигрывала с ним, не затягивала его в свою жадную воронку. Она спокойно и чуть печально смотрела на него далёким горизонтом, подёрнутым высокой серой дымкой осенних туч. Высота не очень хорошо понимала, зачем он сюда пришёл, зачем он проделал такой длинный и непростой путь, но она знала, что просто так сюда никто не поднимался. Она как будто спрашивала: почему ты здесь? Что именно тебя привело сюда?

Он знал ответ. Он прекрасно помнил, как он, разом отбросив все колебания, решился приехать сюда. И когда он вспомнил то состояние души, которое толкнуло его за незримую линию, за которой уже нет возврата, которое заставило отказаться от последнего разумного аргумента, мозг так же решительно и внезапно отдал команду. Ноги, как будто ждав только приказа, сами собой напряглись и выстрелили натянутое тело вперед, в холодное воздушное море. Горизонт рванулся вверх, пёстрый ковёр земли свернулся бешенным спиральным узором, ветер упруго хлестнул по глазам — он стремительно летел вниз.

Ему давно нравилась эта девочка. Он тайком наблюдал за ней уже вторую неделю, не решаясь подойти к ней. Она была симпатична. Её стройная фигурка двигалась легко и естественно, когда она, дурачась, прыгала с подружками по нарисованным малышнёй на асфальте «классикам». Наверное, в этом и заключался секрет её обаяния, в этой естественности. Ведь не обязательно обладать параметрами фотомодели для того, чтобы быть красивой, надо просто чувствовать природу и быть её частью.
Он наблюдал за ней, перегнувшись через подоконник третьего этажа школы, одновременно любуясь её уверенными движениями и коря себя за застенчивость и робость. Разговаривая сам с собой, он находил оправдание в том, что она на год младше и учится в другом классе и у них нет общих друзей, которые могли бы послужить поводом для знакомства, но тут же сам беспощадно отвергал этот довод. Если бы хотел — подошёл бы. Тряпка. И словно в подтверждение своих мыслей он почувствовал лёгкий шлепок по спине — какой-то гад кинул в него влажной меловой тряпкой. Он инстинктивно дёрнулся, чтобы, обернувшись, увидеть обидчика и влепить ему в ответ, но в этот момент она подняла своё чуть скуластое лицо вверх и совершенно случайно, повернув голову, встретилась с ним глазами.

Пространство вокруг него смазалось крупными цветными пятнами. В уши ударил гром собственного сердца. Он видел только её глаза, смешливые, серо-карие, с большими светлыми ресницами. Близко-близко. Почти у самого своего лица. И он знал, что она тоже видит его глаза. Он понял, что искал и ждал именно этого, и незнакомое прежде чувство кружило голову и обжигало огнём уши. И ещё: за это мгновение он решился.

После уроков он дождался её у школьной раздевалки. Он уже знал, как её зовут — трудно не догадаться, когда подруги звали её по имени во весь голос. Он просто подошёл к ней и предложил проводить до дома. Она насмешливо улыбнулась и — согласилась. Они шли и робко перебрасывались короткими фразами, которые становились все бойче и живее. Очень скоро они болтали вовсю: кто с кем учится, у кого какие родители и тому подобная милая чепуха, которой неопытные влюблённые маскируют свои пылающие чувства.

Он почувствовал, что она тоже тянется к нему. И это радовало и окрыляло его гораздо больше, чем собственный душевный подъём, ведь для влюблённого нет ничего важнее, чем, ожидая и трепеща, поймать ответное чувство.

Через два дня он пригласил её в кино. Она согласилась.

Через неделю он впервые обнял её и ощутил свежий запах мягких волос у себя на щеке. Она прижалась к нему на мгновение перед расставанием. Его захлестнула тёплая волна и, подхватив, закачала, понесла куда-то. Все проблемы сразу показались мелочными и ничтожными по сравнению с этой волной, поднимающей душу высоко-высоко вверх.

А еще через неделю он увидел, как её провожает из школы другой. Сын богатых родителей, хорошо и модно одетый, с надменным ухоженным личиком. Она оглянулась, мазнула по нему насмешливым взглядом. Тот, другой, не поворачиваясь, по-хозяйски обнял её за талию и она, отвернувшись, пошла с ним.

Сначала он не понял. У него в голове образовалась пустота. Потом пустота постепенно сгустилась в пульсирующий кровавый сгусток, сжалась до точки — и лопнула кровавыми ошмётками, разрывая тонкие связи, заглушая все мысли. Он сел, где стоял, прямо на холодный бордюр. Через несколько минут холод проник через столб позвоночника в его голову и охвативший его жар спал. Вслед за холодом пришла решимость: его всегда влекло наверх и он знал, что делать.

Воздух рвал крылья носа. Трещала ткань куртки. Земля неслась навстречу.

Он был спокоен. Он всё обдумал. Он был готов. И в нужный момент рванул кольцо.

Если уходит сильное чувство, то разом смыть его остатки может только мощный поток адреналина. В конце концов, он давно хотел попробовать бэйс.

Он приземлился, умело погасил купол и упал на шёлк, свободно раскинув руки и ноги. Он смотрел в высокое серое небо и улыбался. Ему было хорошо и спокойно. Он любил это чувство, эйфорию, ощущение единства с окружающим миром во время полёта и безумная радость после приземления. Но сейчас всё было по-другому. Бэйс слишком короток, свободный полёт недолог. Трепет и дрожь приходит только после приземления. И сейчас он лежал, чувствуя безмолвную радость возвращения.

Каждый помнит свою первую любовь. Даже когда тебе уже давно не 14 лет и за плечами не одна сотня прыжков.

29−01−2003