— Здорово, Семёныч! Чо, как оно?
Мишган и Витёк, парочка довольно калдырского вида мужиков, оккупировавших лавку, стоявшую около покрытой шершавым пластиком дорожки, с интересом смотрела, как их приятель грузно ковыляет мимо. Семёныч подслеповато прищурился, опознал приятелей и, заулыбавшись во все оставшиеся немногочисленные зубы, вперевалку подошёл поздороваться. Немытые ладони сошлись в липком рукопожатии.
— Здравы и вы будьте, бояре. Давно сидите-то?
— Да не, минут пятнадцать как вышли. Сосед взялся жабьи хвосты жарить, дым, вонища — на весь этаж, нахер. Ни телек посмотреть, ни поспать. Вот и сидим, ждём, когда Улугбек магазин откроет. Вчера, сказал, пару ящиков боярышника старого, доспасенческого ещё на рынке у приезжего барыги на три старых нейрокабеля выменял, так что сегодня будем жить. Говорит, если кусков Д-пласта поровнее насобираем, поменяет один к семи по весу. На задах фабрики ящерской, говорят, его навалом.
— Ага. Улугбек нормальный, не то, что Байсар. Как его неделя, так на кривой козе не подъедешь… Так это, Семёныч — не врут люди, выходит? — с явным интересом спросил Витёк.
Семёныч с нежностью погладил свой непропорционально крупный живот, покрытый выпирающими разноразмерными буграми.
— Не, не врут. Записался я это… ну, по этой, по программе «Друзья на все 100». Жрать-то всем хочется, а там же условия такие, что по нашим временам и не у каждого начальника есть. Чип индивидуальный перешивают на другие нормы, опять же. Ну, записался и записался — сейчас-то много кто записывается, говорят, да только вызывают не всех и не сразу. Вот. А меня, значит, на прошлой неделе вызвали. Являюсь, к общем, к назначенному часу в эту, как её… интрузильню, на входе там плакаты большие голографические, и эти на охране стоят…
— Ящеры?
Семёныч поморщился и по-бабьи всплеснул руками.
— Да не, какие ящеры. Наши, гвардейцы. Мордатые такие, с шокерами наперевес.
— Да уж, хули им мордатыми не быть, — зло сплюнул сквозь зубы Мишган, — с двойной-то пайкой. Небось, жаб-то не сами ловят.
— Да тихо ты, чо орёшь, — одёрнул приятеля Витёк, — ясно, что не сами. И не хвосты едят, а самую что ни на есть мякоть промытую. И так все знают.
Семёныч укоризненно посмотрел на приятелей:
— Так ведь за порядком следить — непростое дело-то. Народ-то не весь спокойно жить хочет, то и дело кого-нибудь за разжигание на производство лет на 5, а то и 7 работать отправляют. По телевизору говорят, живут там так себе, прямо скажем. Спят в сотах, по паре квадратных метров на каждого, жрут вообще непонятно что. А щас же работать-то — это ж наказание, кругом принтеры всё печатают, знай, телек смотри, да гордись достижениями, дружбой, победами разными…
Семёныч переступил с ноги на ногу. Витёк вздохнул. Мишган откинулся на спинку лавки и демонстративно начал смотреть в красновато-коричневое небо с тонкими синевато-серыми прожилками облаков.
— Ну что, дальше-то рассказывать? — нарушил молчание Семёныч.
— Да, точняк, рассказывай, — сказал Витёк.
— Ну вот, — продолжил Семёныч, — короче, главный смысл в этой интрузильне такой, что тебе между твоих органов ихние яйца помещают. Ну, чип индивидуальный перекодируют, туда-сюда. Чтобы льготы, значит, потом были. Всё продумано, техника, чистота… Говорят, у нас между органов внутренних свободного места — завались, мать-природа-то не дура, как знала, что понадобится. Не случайность, выходит. А у яиц ихних оболочка проницаемая, и они из твоего организма, короче, всякие вещества забирают и растут. Раза в три быстрее, чем обычно, в гнёздах. А ты, значит, при этом жрёшь нормально, тебе в хату генератор воздуха ставят, нейрокабель, опять же, выдают, с приёмником, и даже принтер жрачки дают в бессрочную аренду… правда, гостей кормить нельзя, — быстро проговорил Семёныч, — как больше одного человека в комнате сечёт, так сразу не работает. Но, итить, вкусно же — прям как как в доспасённые времена. Аж на слезу пробивает.
— Да уж… — подал голос Мишган, — как в доспасённые. А помните, мужики, небо-то раньше какое было — голубое, высокое… и вода в каждом кране чистая была…
— Мишань, да ты чо сегодня, жабьих глаз тухлых объелся? — вскинулся Витёк, — давно ж известно, что если б ящеры не узнали про нашу беду, не прилетели бы и не спасли нас — пиздец нам всем был бы давно уже! Мы ж сами всю природу засрали, ледники растаяли, ну! И небо теперь такого цвета только потому, что ящеры в атмосферу специальных газов напустили, чтобы озоновый слой до конца в космос не испарился…
— Ага, и болота эти поэтому везде теперь, и жабы эти шестиногие вместо всего зверья, потому что у ящеров только на людей вакцина была, а все остальные от мутаций вымерли! — зло процедил Мишган, — знаю-знаю, втолковали уже!..
Семёныч вздохнул.
— Ну, мужики, ладно, как хотите, а я пошёл. Я лично от ящеров, и так-то зла не видел, а как в программу записался, так и вовсе хорошо стало. Жить можно. Только стоять тяжело. Так что пойду я домой, свежим воздухом подышу…
— Не, погоди, — сказал Витёк, — ты скажи, чувствуешь-то ты себя как?
— Ну, как… Ходить, конечно, тяжеловато — сразу килограмм 15 лишних-то, да они ещё и растут же. Так чешутся внутри щекотно, мне показывали, прибором когда просвечивали — там у них усики такие из оболочки прорастают… Но, говорят, как срок подойдёт — меня сразу, короче, в специальный госпиталь, ну, чтобы осложнения всякие при извлечении исключить, ну, а потом сразу минимум на пару месяцев в санаторий поселят, здоровье поправлять. Я ж это, им помогаю, а они потом мне помогут, всё по-честному. Так что, я это, считаю, хорошо устроился, — Семёныч слегка повеселел, — и вам бы, мужики, тоже о себе подумать-то. Так вот в программу запишешься — и жить можно, а? Минимум на полгода, пока их носишь, а потом — санаторий… а там, говорят, можно и на дольше остаться будет, как пойдёт. Вон, по телеку показывали же этих, первых участников программы-то — до сих пор там отвисают, потому что первым льготы пожизненные…
— Ладно, Семёныч. Иди уже в свою нору, вкусно жрать и дышать. А мы за боярышником. Тебе ж нельзя, поди? — язвительно спросил Мишган.
— Не, куда там. Я ж говорил, чип кодируют, ну или вкалывают чего, точно не знаю, так после этого вообще ничего вредного не хочется, ни курить, ни пить… Ну ладно, пойду, правда, что ли.
Семёныч развернулся и поковылял по вечно влажному пластику в сторону многоэтажки, выделявшейся среди десятка похожих домов мягким светом в окнах подъездов. Лёгкая водяная взвесь, наполнившая плотный тёплый воздух неприятной влагой, довольно скоро скрыла его раскачивающуюся влево-вправо фигуру.
Оставшаяся на скамейке парочка, не сговариваясь, одновременно поднялась и побрела по дорожке в противоположную сторону, к тёмно-бурой громаде фабрики.
— Вот ты, Вить, серьёзно говоришь, что ящеры нас спасли, да? — невесело говорил Мишган, — а вот скажи тогда — отчего после этого вакцинирования девки вообще рождаться перестали, а? Побочный эффект, думаешь?.. А нейрокабели эти? Сначала всем бесплатно ставили, очереди стояли, а теперь всё, сиди глазами смотри. Только если в программу запишешься — вернут… А принтеры жрачки этой — в них же брикеты засовывать надо, а что это за брикеты такие, откуда берутся? Чего, из жаб, думаешь? Так у них же там пока из мякоти все стекловолокна выберешь — охренеешь, проще хвостов нарубить, они хоть кожаные, прожевать можно…
Витёк ему что-то отвечал, но поднявшийся ветер сносил его слова в сторону и слышно их не было.
К урне откуда-то прибился пластиковый прямоугольник. Ветер покрутил его немного и перевернул: на грязной анимированной открытке в бесконечном цикле делали навстречу друг другу шаг и обнимались улыбающийся человек и высокий чешуйчатый рептилоид на фоне приземляющейся летающей тарелки. Переливающаяся радужная надпись гласила: «Друзья на все 100! Поможем друг другу выжить!»
